История о пропавшем ребенке - Страница 25

26

Я презирала сама себя, но не могла выбросить Нино из головы. Я писала какие-то статьи, куда-то через силу ездила, через силу возвращалась, я не жила, а выживала. Практика показала, что Лила была права: я забросила дочерей, не занималась их воспитанием, не устроила их в школу.

Деде и Эльза были в восторге от новой жизни. Тетку они почти не знали, зато оценили исходившее от нее ощущение свободы. Дом на Сант-Амброджо продолжал служить своего рода причалом для тех, кому больше некуда было пойти. Мариароза принимала всех, со всеми вела себя как сестра, если не как добрая монахиня: никого не осуждала, прощала любые провинности, не обращала внимания на психические расстройства, закрывала глаза на нарушение законов и пристрастие к наркотикам. У девочек не было никаких обязанностей, они целыми днями, до позднего вечера, с любопытством шлялись по всей квартире. Слушали взрослые споры и взрослую болтовню, радовались, когда в доме играла музыка, звучали песни и затевались танцы. Тетушка уходила в университет рано утром и возвращалась вечером. Она никогда ни на кого не сердилась, а девочки ее только веселили; они ходили за ней по пятам, играли с ней в прятки и жмурки. Иногда она оставалась дома и устраивала большую уборку, привлекая девочек, меня и других гостей. Но больше, чем о физическом благополучии, она заботилась о нашем умственном развитии и организовала что-то вроде вечерних курсов, на которые приглашала коллег из университета, или сама читала нам увлекательные лекции. Племянниц она сажала рядом с собой и постоянно обращалась к ним с вопросами. В такие вечера в квартире было не протолкнуться от ее друзей и подруг, которые приходили специально, чтобы послушать Мариарозу.

Однажды во время такого собрания в дверь постучали. Деде побежала открывать: ей нравилось встречать гостей. Вскоре девочка вернулась в гостиную и с испугом объявила: «Там полиция!» Среди собравшихся поднялся недовольный и даже сердитый ропот. Мариароза спокойно встала и пошла к полицейским. Их было двое: оказалось, на нас нажаловались соседи. Мариароза вела себя с полицейскими доброжелательно, пригласила в гостиную, едва ли не силой усадила рядом с нами и продолжила лекцию. Деде, которая раньше никогда не видела полицейских вблизи, прилипла к тому, что помоложе, положила локти ему на колени и завела с ним беседу. Мне запомнилась первая произнесенная ею фраза, которой она хотела доказать ему, что Мариароза – хороший человек:

– По правде говоря, моя тетя – настоящий профессор.

– По правде говоря? – переспросил полицейский с робкой улыбкой.

– Да.

– Как хорошо ты разговариваешь.

– Спасибо! Правда профессор, ее зовут Мариароза Айрота, она преподает искусствоведение.

Парень шепнул что-то на ухо своему старшему товарищу, они просидели у нас в заложниках минут десять и ушли. Деде проводила их до дверей.

Вскоре Мариароза и мне организовала выступление: на мой вечер собралось еще больше народу, чем обычно. Девочки сидели на подушках в первом ряду большой гостиной и внимательно меня слушали. Мне кажется, именно с того вечера Деде стала присматриваться ко мне с любопытством. Она была очень привязана к отцу и к деду, быстро полюбила Мариарозу, а мной совсем не интересовалась. Я была ее матерью, то и дело что-то ей запрещала, и она терпеть меня не могла. Наверное, ее удивило, что другие люди так внимательно слушают, что я говорю, а может, ей понравилось, с каким спокойствием я отвечала на острые вопросы, которые в тот вечер задавала мне в основном Мариароза. Единственная из собравшихся женщин, та заявила, что не согласна ни с одним моим словом, хотя именно она побуждала меня учиться, писать, публиковаться. Не спрашивая разрешения, она рассказала о моей стычке с матерью во Флоренции, из чего я вывела, что ей известны все подробности. Умело жонглируя умными цитатами, она доказывала мне и собравшимся, что женщина, не уважающая своего происхождения, – потеряна.

27

На время своих отлучек я оставляла девочек на золовку, но вскоре обнаружила, что большую часть времени ими занимается Франко. Вообще он почти не выходил из своей комнаты, не участвовал в лекционных собраниях, не обращал внимания на появлявшихся и исчезавших обитателей квартиры. Но к моим дочкам он привязался и по-своему занялся их образованием. Он научил Деде находить нелепости – так она называла это в разговорах со мной – в классических текстах, например у Менения Агриппы, которого они проходили в школе, куда я наконец ее отдала. «Мама, плебеи, конечно, восхищались красноречием Менения Агриппы, – со смехом говорила она, – только разве могут органы одного человека нормально питаться, если набивают чужой желудок? Ха-ха-ха». У него же она научилась показывать на большой карте области, утопающие в богатстве или страдающие от чудовищной бедности. «Какая ужасная несправедливость!» – повторяла она за ним.

Как-то вечером, когда Мариарозы не было дома, мой бывший пизанский любовник, кивнув на девочек, с криками носившихся по квартире, сказал мне серьезным и печальным голосом: «Подумать только, а ведь это могли быть наши дети». – «Могли, только были бы старше на пару лет», – согласилась я. Он опустил взгляд, уставившись на свои ботинки, а я смотрела на него и пыталась отыскать черты того богатого и увлеченного учебой студента, которого знала пятнадцать лет назад. Передо мной был он и в то же время не он. Он ничего не читал, не писал, весь последний год почти не участвовал в общих собраниях и дебатах. О политике – единственном настоящем своем увлечении – он говорил без былой страсти и азарта и даже свои мрачные предсказания излагал в насмешливом тоне. С намеренно преувеличенным пессимизмом он перечислял мне грядущие неизбежные катастрофы: «Во-первых, гибель субъекта революции – рабочего класса; во-вторых, растрата политического наследства социалистов и коммунистов, которые уже сегодня передрались между собой, выясняя, кто – или что – сыграло ключевую роль в поддержке капитализма; в-третьих, крах любых надежд на возможные перемены: все идет как идет, надо смириться и приспособиться». – «Ты и правда во все это веришь?» – скептически спросила я. «Конечно, – засмеялся он. – Впрочем, ты знаешь, что в полемике я силен и могу при помощи тезиса, антитезиса и синтеза доказать тебе прямо противоположное: что коммунизм неминуем, что диктатура пролетариата – это высшая форма демократии, что Советский Союз, Китай, Северная Корея и Таиланд гораздо лучше Соединенных Штатов, а проливать кровь ручьями и реками иногда, конечно, преступно, но иногда и справедливо. Так тебе больше нравится?»