Нино не сводил с дочери глаз, расспрашивал ее о школе и подружках, о том, какие предметы ей нравятся, а какие нет. На меня он не обращал внимания – я осталась в прошлом как часть другой, менее успешной жизни, и он не понимал, зачем тратить на меня время. Я рассказала ему о Паскуале. Он слушал вполуха, но все же вызвал секретаршу и велел ей все записать.
– Так чего ты хочешь от меня? – важно спросил он, когда я договорила.
– Хочу, чтобы ты проверил, что его жизни ничто не угрожает. Что его права соблюдены.
– Он сотрудничает со следствием?
– Сомневаюсь, что он станет это делать.
– А должен бы.
– Как Надя?
– Надя, – снисходительно улыбнулся он, – избрала единственно верный способ поведения, если не хочет провести в тюрьме остаток жизни.
– Надя – избалованная девчонка. Паскуале – другое дело.
Он ответил не сразу, но зачем-то надавил пальцем Имме на нос, как на кнопку звонка, и оба рассмеялись.
– Я посмотрю, что там с твоим другом, – наконец сказал он. – Я здесь для того и нахожусь, чтобы следить за соблюдением прав граждан. Но он должен знать, что у родственников убитых им людей тоже есть права. Это не игрушки. Нельзя проливать чужую кровь, а потом требовать соблюдения своих прав. Верно, Имма?
– Да.
– Да, папа!
– Да, папа.
– Если тебя станут обижать учителя, звони мне.
– Если ее станут обижать учителя, она сама разберется, что делать, – возразила я.
– Как Паскуале Пелузо? Судя по всему, он прекрасно во всем разобрался.
– Паскуале некого было просить о помощи.
– Разве это его оправдывает?
– Нет, но это не значит, что ты должен внушать Имме, что надо не отстаивать свои права, а бежать за помощью к тебе.
– Ты же прибежала просить за своего друга Паскуале.
Я ушла от него раздраженная и недовольная, зато для Иммы это был самый важный день за все семь лет ее жизни.
Шли дни, и я уже думала, что даром потратила время на встречу с Нино, но он сдержал слово и занялся делом Паскуале. От него я узнала подробности, которые скрывали от нас адвокаты – если сами были в курсе. Для нас не было новостью, что обвинение нашего друга в громких политических преступлениях в Кампании основывалось на показаниях Нади. Но она пыталась повесить на него и менее резонансные убийства Джино, Бруно Соккаво, Мануэлы Солары и ее сыновей – Марчелло и Микеле.
– Как это твоя бывшая девушка так быстро спелась со следователями?
– Не знаю.
– Надя лжет.
– Возможно. Но мне известно еще кое-что. Она старательно втягивает в эту историю людей, на которых раньше вообще не падало никаких подозрений. Предупреди Лину, чтобы вела себя осторожнее: Надя всегда ее ненавидела.
Прошло столько лет, а Нино по-прежнему помнил Лилу и беспокоился о ней. Я сидела напротив человека, которого долго любила, рядом была наша дочь, которая ела шоколадное мороженое, но он думал только о своей бывшей любовнице. На всем своем невероятном пути от лицейской парты до парламентского кресла он не забывал о ней. Правда, в ту нашу последнюю встречу и мне достался от него комплимент – он поставил меня на одну ступень с собой, в какой-то момент бросив: «Мы с тобой высоко забрались». Впрочем, его выдала интонация. Я поняла, что он вовсе не считает меня ровней; несмотря на все свои книжки, это я прибежала к нему с просьбой о помощи. Он приветливо улыбался, но его взгляд говорил яснее любых слов: «Смотри, что ты потеряла, когда отказалась от меня».
Я поспешила уйти и увести дочь. Разумеется, с Лилой он вел бы себя иначе: неловко ерзал и бормотал бы какую-нибудь невнятицу, а может, наоборот, попытался бы перед ней важничать, сам понимая, что выглядит глупо. Пока мы добирались до парковки (в тот раз мы приехали в Рим на машине), меня посетила любопытная мысль: Лила была единственной женщиной, ради которой Нино поставил под угрозу собственные амбициозные планы. История, начавшаяся на Искье и продолжавшаяся весь следующий год, не сулила ему ничего, кроме проблем, и означала для него, тогда блестящего студента университета, нечто вроде отступления от жизненной программы. Теперь я не сомневалась, что он закрутил роман с Надей только потому, что та была дочерью профессора Галиани и могла открыть ему доступ в более высокие круги общества. Его чувства никогда не шли вразрез с его интересами. Разве не по расчету он женился на Элеоноре? Да и я, бросившая ради него Пьетро, уже была относительно известной писательницей, сотрудничавшей с крупным издательством, и наша связь способствовала его карьере. Все его многочисленные женщины всегда ему помогали. Да, Нино любил женщин, но еще больше он любил использовать их в своих целях. Ему никогда не хватило бы сил и энергии воплотить в жизнь свои честолюбивые мечты, если бы не знакомства с нужными людьми, которые он начал завязывать еще в школе. Но при чем тут Лила с ее пятью классами образования? Она тогда была замужем за лавочником Стефано, и, узнай тот, что жена ему изменяет, убил бы обоих. Почему Нино поставил на карту свое будущее?
Я усадила Имму в машину, пожурила за то, что она запачкала мороженым новое платье, купленное специально ради поездки к отцу. Я завела мотор, и мы поехали из Рима домой. Может, в Лиле его привлекали качества, которыми он сам мог бы обладать, но растерял? Она отличалась редкостным умом, но, в отличие от него, не пыталась на нем нажиться, с подлинным аристократизмом считая все внешние признаки успеха вульгарностью. Может быть, Нино был околдован именно ее интеллектуальным бескорыстием? Она не поддавалась ничьим влияниям, никакие жизненные трудности не могли заставить ее изменить себе. Мы все перед ними отступали и в результате – порой незаметно для себя – мельчали. Но Лила как была, так и осталась собой. С годами она отчасти поглупела и, как и мы все, утратила гибкость ума, но сохранила цельность своей натуры. Даже те, кто ее не любил, уважали ее и боялись. Неудивительно, что Надя, которая видела Лилу всего несколько раз, ее возненавидела.