История о пропавшем ребенке - Страница 43

Мы мерили одежду для беременных: выходили из кабинок, вертелись перед зеркалом, а Альфонсо с другом смотрели на нас с восхищением и давали советы – в общем, обстановка была дружеская. Вдруг Лила наморщила лоб. Ей ничего не нравилось, она то и дело трогала живот, повторяла, что устала, и огрызалась на Альфонсо: «Что за ерунду ты говоришь! Подумай, сам бы ты такое надел? Да еще такого цвета?»

Я, как обычно, пыталась за внешней видимостью событий угадать их подоплеку. Лила наконец выбрала очень красивое темное платье и – можно было подумать, что в магазине нет зеркала или оно разбито, – обратилась к бывшему деверю: «Покажешь, как оно?» Эту нелепую фразу она произнесла самым естественным тоном, и правда, упрашивать Альфонсо не пришлось: он взял платье и надолго скрылся в примерочной. Я продолжала мерить одежду, Лила рассеянно поглядывала на меня, хозяин магазина хвалил все, что я надевала, а я в недоумении ждала возвращения Альфонсо. Когда он вышел, у меня от удивления отвисла челюсть. Мой бывший сосед по парте, в элегантном платье и с распущенными волосами, был вылитая Лила. Его желание стать ее копией осуществилось; пожалуй, он был даже более красив – или красива? – чем она. Передо мной встал образ мужчины-женщины из моей книги: я представила, как он (она) шагает по улице, направляясь к аббатству Монтеверджине со знаменитой иконой Черной Мадонны. «Ну как, идет?» – взволнованно спросил он Лилу. Хозяин магазина радостно захлопал в ладоши: «Еще как идет, кое-кому очень нравится! Ты прекрасна!» Сплошные намеки. Они понимали, о чем речь, я – нет. Лила хитро улыбнулась: «Я тебе его подарю». На этом все закончилось. Альфонсо с благодарностью принял подарок, но не сказал больше ни слова, как будто Лила беззвучно скомандовала ему и его приятелю: «Довольно». Судя по всему, я увидела и услышала достаточно.

47

Однажды она своей проницательностью причинила мне страшную боль. Это случилось во время похода к гинекологу. Наступил ноябрь, но жара не ослабевала; складывалось впечатление, что лето никогда не кончится. По пути Лила почувствовала себя плохо, мы зашли в бар, посидели немного и лишь потом отправились к врачу. Лила со своей обычной иронией пожаловалась, что существо внутри ее – уже большое, между прочим, – то и дело бьет ее, мешает ей жить и высасывает из нее все силы. Доктор выслушала ее и с улыбкой сказала:

– Просто ваш сын будет похож на свою маму: такой же неугомонный. Но очень, очень хороший.

– То есть все в порядке? – спросила я на всякий случай.

– Абсолютно.

– Тогда почему мне так паршиво? – не успокаивалась Лила.

– Это никак не связано с беременностью.

– А с чем же тогда это связано?

– С тем, что творится у вас в голове.

– Откуда вам что-то знать про мою голову?

– Ваш друг Нино отзывался о ней чрезвычайно высоко.

Нино? Ее друг? Повисло молчание.

С большим трудом я убедила Лилу не менять врача. Прощаясь, она буркнула: «Твой любовник мне, конечно, не друг, но и тебе, по-моему, тоже».

Она ударила по самому больному месту. Показала мне, что Нино нельзя доверять. Однажды Лила уже продемонстрировала мне, что знает о нем то, чего не знаю я. На что же она намекала теперь? Что ей известно такое, о чем я не имею понятия? Выпытывать было бесполезно – не хочет говорить, ни за что не скажет.

48

Я поссорилась с Нино. Обвинила его в бестактности – с какой стати он откровенничал с женой своего коллеги (и нечего отрицать и возмущаться!), заодно вывалив на него все, что накипело на душе. Правда, потом мы, как всегда, помирились.

Я не сказала, что Лила считает его вруном и предателем. Зачем – он посмеялся бы, и все. Но у меня крепла догадка, что Лила имела в виду не то, что ему в принципе нельзя доверять, а что-то конкретное. Эта догадка возникла сама собой, помимо моего желания, и мне меньше всего хотелось, чтобы она переросла в печальную уверенность. Но она не давала мне покоя и в одно ноябрьское воскресенье, навестив мать, я около шести вечера отправилась к Лиле. Девочки были у отца во Флоренции, Нино праздновал день рождения тестя со своей семьей (с некоторых пор я взяла за правило в разговорах с ним особенно подчеркивать слова: «твоя семья»). Я знала, что Лила дома одна: Энцо поехал к родственникам в Авеллино и взял с собой Дженнаро.

Ребенок – видимо, из-за погоды – вел себя беспокойно, беспрестанно пинал меня. Лила тоже жаловалась: живот у нее шел волнами, будто в нем разыгрался настоящий шторм. Она хотела прогуляться, чтобы ребенок затих, но я принесла пирожные, сварила кофе и накрыла на стол – в общем, создала идеальную обстановку для разговора по душам.

Я старательно делала вид, что пришла просто поболтать. И начала с вопросов, которые волновали меня меньше всего. «Представляешь, Марчелло болтает, что это ты довела до ручки его брата. Как тебе это удалось?» Я произнесла это веселым тоном, как будто приглашала ее посмеяться вместе со мной. Мне надо было усыпить ее бдительность и вытянуть из нее главное: что ей известно о Нино, чего не знаю я?

Лиле не сиделось на месте, она без конца вставала, жаловалась, что живот у нее распирает, словно она выпила несколько литров газировки, а от запаха пирожных ее мутило, хотя она всегда любила канноли. «Ты же знаешь Марчелло, – нехотя ответила она. – Он не может мне простить, что я еще девчонкой его отшила. Но он трус и высказать мне в лицо ничего не может, вот и строит из себя обиженного, а сам, как баба, сплетничает у меня за спиной». Вдруг она сменила тон и с ласковой насмешкой проговорила: «Но ты же синьора, зачем тебе мои беды? Расскажи лучше, как мать?» Она явно хотела меня отвлечь, но я не поддалась: начав говорить о матери, плавно перешла к проблемам с братьями и Элизой, а от нее, вполне естественно, к Солара. «Мужики слишком болезненно воспринимают, когда их посылают, – фыркнула она. – Ладно еще Марчелло, хотя с ним тоже шутки плохи, но Микеле еще хуже: он давно за мной увивался, а теперь окончательно спятил, ходит тенью за моей тенью». Она именно так и выразилась: «ходит тенью за моей тенью». По ее словам, из-за этого Марчелло на нее и взъелся;