История о пропавшем ребенке - Страница 49

Я всегда считала себя человеком уравновешенным и благоразумным, умеющим преодолевать неприятности – и мелкие, и крупные, но в последние дни беременности я постоянно срывалась. В своей нервозности я винила землетрясение: хоть поначалу и могло показаться, что оно на меня почти не подействовало, на самом деле это было не так: липкий страх засел у меня где-то внутри живота. Проезжая на машине по туннелю Саподимонте, я впадала в панику, уверенная, что вот-вот возобновятся толчки и меня завалит. Шагая через мост на корсо Мальта, который слегка вибрировал сам по себе, я ускоряла шаг чуть ли не до бега, потому что боялась, что он подо мной обрушится. Я даже перестала травить в ванной муравьев – Альфонсо утверждал, что они якобы предчувствуют приближение катаклизма.

Но дело было не только в землетрясении. В сознании прочно застряли брошенные Лилой слова. На улицах я высматривала, не валяются ли под ногами шприцы, как в Милане, где я нередко на них натыкалась. Время от времени я и правда находила их в сквере; глаза у меня заволакивало каким-то едким туманом, и мне хотелось немедленно бежать разбираться с Марчелло и со своими братьями, хотя я не представляла, что им скажу. В результате я вымещала зло на других. Мать упорно продолжала требовать, чтобы я устроила братьев на работу к Лиле, и однажды я не выдержала: «Мама, она их не возьмет! Ей хватает своего брата-наркомана, и она боится за Дженнаро. У Лины своих проблем по горло, и нечего вешать на нее еще и наши». Она посмотрела на меня с ужасом: я произнесла слово, которое нельзя было произносить, – наркотики. Раньше она разоралась бы, кинулась бы защищать братьев, а меня обвинять в бесчувственности, но сейчас просто съежилась в углу кухни и не издала ни звука. Я поспешила ее утешить: «Не волнуйся, мам, что-нибудь придумаем».

Но что тут придумаешь? Я не видела выхода. Однажды подкараулила Пеппе (уж не знаю, где был Джанни) в сквере и прочитала ему лекцию на тему: «Почему нельзя зарабатывать на чужих слабостях». «Найди себе другую работу, – убеждала я его, – любую, все будет лучше. Ты же губишь мать! Она из-за вас умирает!» Он слушал меня молча, покорно опустив глаза и выковыривая из-под ногтей правой руки грязь ногтем большого пальца левой. Он был на три года младше меня и по-прежнему ощущал себя мальчишкой по сравнению с взрослой сестрой, которая к тому же выбилась в люди и стала шишкой. И это его не остановило. «Без этих денег мать давно уж померла бы», – хмыкнул он в ответ на мою тираду, чуть заметно кивнул в знак прощания, развернулся и ушел.

После этого эпизода я еще больше распсиховалась и через пару дней отправилась к Элизе в надежде застать Марчелло. Было очень холодно, улицы нового района выглядели такими же запущенными и грязными, как и улицы старого. Марчелло дома не было, в квартире царил разгром, и сестра злилась на меня за свою же неряшливость; ребенок отнимал у нее все время, и она не успевала ни нормально помыться, ни одеться. «Скажи своему мужу, – набросилась я на нее, напирая на слово „муж“, хотя они не были женаты, – чтобы прекратил губить наших братьев. Если ему так хочется торговать наркотиками – пусть сам этим займется!» Я говорила на литературном итальянском, чем, видимо, особенно задела Элизу. Она побледнела и вдруг выкрикнула: «А ну вон из моего дома! За кого ты меня принимаешь? Со своими подружками-аристократками так разговаривать будешь! Выскочка! Катись отсюда, кому говорю!» Не давая мне больше и рта раскрыть, она визжала мне вслед: «И нечего больше сюда шляться! Профессорша нашлась, моего Марчелло поучать! Он не тебе чета, он обо всех заботится! Захочу и куплю вас всех с потрохами: и тебя, и эту шлюху Лину, и остальных твоих дружков-засранцев!»

57

Родной квартал, как болото, засасывал меня все больше. Я слишком поздно поняла, что замахнулась на невыполнимую задачу, нарушив правило, которое когда-то установила для себя: не давать этому гиблому месту снова затянуть меня в свою вязкую топь. Однажды вечером, оставив девочек с Миреллой, я поехала в квартал. Навестила мать, после чего отправилась в офис к Лиле – мне хотелось излить ей душу. Открыла мне Ада, встретившая меня очень приветливо. Лила сидела у себя в кабинете с клиентом и что-то громко с ним обсуждала; Энцо, прихватив Рино, уехал по делам, и Ада сочла своим долгом развлекать меня разговором, пока Лила не освободится. Она рассказывала о своей дочке, Марии, как та выросла, как хорошо учится. Потом зазвонил телефон, она потянулась снять трубку, окликнув Альфонсо: «Тут у нас Ленучча в гостях, выйдешь к ней?» В приемную выглянул мой бывший сосед по парте. Прическа, одежда, манеры – все делало его еще более женоподобным, чем раньше. Он провел меня в маленькую комнату, где я с удивлением обнаружила Микеле Солару.

Все трое почувствовали неловкость. Я давно не видела Микеле; он очень изменился. В волосах появилась седина, на лице – морщины, хотя, сохранив атлетическое сложение, он по-прежнему выглядел молодо. Но больше всего меня поразило, что, увидев меня, он растерялся. Вообще он вел себя необычно. Не успела я войти, тут же вскочил, был немногословен, но вежлив. От его всегдашней насмешливости не осталось и следа. Он без конца косился на Альфонсо, вроде бы за поддержкой, но тут же отводил взгляд, словно боялся себя скомпрометировать. Альфонсо смущался не меньше, то и дело поправлял свои красивые длинные волосы, открывал рот, намереваясь что-то сказать, но не решался. Одним словом, беседа у нас не клеилась. Время тянулось медленно.

Меня что-то раздражало, но я никак не могла сообразить, что именно. Возможно, то, что они от меня таились, будто я была неспособна их понять. Знали бы они, что мне приходилось бывать в компаниях, где царили еще более свободные взгляды, и что я написала книгу об условности половой идентификации, которую высоко оценили даже за границей. Меня так и подмывало сказать: «Вы ведь любовники, верно?» Но я сдержалась: вдруг я неправильно истолковала Лилины намеки? Когда молчание в комнате становилось совсем уж невыносимым, я спешила заполнить его болтовней, впрочем не отказываясь от намерения выведать побольше.