История о пропавшем ребенке - Страница 48

Мы добрели до дома Нино и Элеоноры. Я долго стучала в дверь, кричала им в окна – никто не отзывался. Лила осталась стоять в сотне метров дальше, выставив вперед плотный острый живот, с сердитым выражением лица. Из подъезда вышел мужчина с двумя чемоданами, я бросилась к нему и узнала, что во всем доме ни души. Но я не сразу решилась уйти. Я косилась на Лилу и вспоминала, на что она намекала мне перед землетрясением; меня не покидало ощущение, будто за ней по пятам гнался легион бесов. Она использовала Энцо, использовала Паскуале, использовала Антонио. Она изменила облик Альфонсо, подчинила себе Микеле Солару и свела его с ума любовью к себе и к Альфонсо. Микеле извивался, пытался освободиться: уволил Альфонсо, закрыл магазин на пьяцца Мартири, но все было напрасно. Лила унизила его и продолжала унижать. Страшно подумать, сколько всего она теперь знала о махинациях братьев Солара, если, собирая данные для ввода в компьютер, разнюхала даже о торговле наркотиками. Вот почему ее ненавидели Марчелло и моя сестра! Лила все про них узнала. Узнала из банального страха перед живыми и мертвыми. А сколько дурного она знала про Нино? Она как будто без слов говорила мне на расстоянии: «Хватит, брось! Мы же обе понимаем, что он кинулся спасать свою шкуру и свою семью, а на тебя ему плевать».

55

Как выяснилось, она была права. Вечером в квартал, сгорая от беспокойства, вернулись Энцо и Дженнаро, как солдаты, пришедшие в разрушенный город после страшной войны. Их волновал один вопрос: что с Лилой? Нино приехал через несколько дней, посвежевший, как из отпуска. «Я и думать ни о чем не мог, – оправдывался он. – Схватил в охапку своих детей и убежал».

Своих детей. Какой заботливый отец. А как же ребенок, которого носила я?

Со своей обычной непринужденностью он рассказывал мне, как они с детьми, Элеонорой и ее родителями прятались на семейной вилле в Минтурно. Я обиделась, выгнала его и несколько дней не пускала к себе. Я тревожилась за родителей. Марчелло вернулся в квартал один и лично сообщил мне, что увез их, Элизу и Сильвио в безопасное место, в один из своих домов в Гаэте. Еще один спаситель выискался.

Между тем я в одиночестве вернулась домой на виа Тассо. На улице сильно похолодало, квартиру выстудило. Я внимательно осмотрела стены: кажется, ни одна не треснула.

По вечерам мне было страшно засыпать: я боялась, что землетрясение повторится, и была благодарна Пьетро и Дориане, что согласились пока оставить девочек у себя.

Наступило Рождество. Я не выдержала, помирилась с Нино и съездила во Флоренцию за Деде и Эльзой. Жизнь продолжалась, но с ощущением затянувшегося выздоровления, которому не видно конца. Встречаясь с Лилой, я замечала за ней некоторую недоговоренность, особенно если она была настроена агрессивно. Она словно говорила мне взглядом: «Ты теперь знаешь, что скрывается за каждым моим словом».

На самом ли деле я все знала? Я ходила по заваленным обломками улицам, мимо тысяч покинутых домов, кое-как подпертых толстыми бревнами. Разруха вокруг угнетала. Я думала о Лиле. Ей удалось сразу вернуться к работе, снова всеми командовать, одних поощрять, а над другими издеваться. Мне вспоминался ужас, который за несколько секунд полностью ее уничтожил; его следы я наблюдала теперь в обычной для беременных манере прикрывать ладонью с растопыренными пальцами живот. Я с тревогой спрашивала себя: кто она, как может себя повести? Однажды, в очередной раз напоминая, что худшее позади, я сказала:

– Жизнь понемногу возвращается на свое место.

– Какое место? – ухмыльнулась она.

56

Последний месяц беременности выдался очень трудным. Нино приходил редко: у него было много работы, и меня это бесило. В те редкие дни, когда он все же заглядывал, я была с ним груба. «Страшная стала, вот он меня больше и не хочет», – думала я. Это была чистая правда: я без отвращения не могла смотреть на себя в зеркало. Раздутые щеки, огромный нос, грудь и живот, пожравшие остальные части тела; шея исчезла, короткие ноги опухли. Я стала копией матери – не той сухощавой старухи, в какую она превратилась теперь, а той, какой всегда боялась стать.

Та, прежняя мать, преследовавшая меня всю жизнь, все же вырвалась на волю. Она настигла меня, воспользовавшись болью и виной, одолевавшими меня, когда я смотрела на умирающую женщину, встречаясь глазами с человеком, который скоро покинет этот мир. Я вела себя ужасно, за каждой проблемой видела заговор и постоянно срывалась на крик. В тяжелые минуты мне казалось, что беды, обрушившиеся на Неаполь, наложили на меня свой отпечаток, и я разучилась быть приятной и милой. Когда звонил Пьетро, чтобы поговорить с девочками, я срывала зло на нем. Когда звонили из издательства или редакций газет, я громко возмущалась: «Я на девятом месяце, мне сейчас не до работы, оставьте меня в покое!»

С дочками тоже возникли сложности. Не столько с Деде (она была копией отца – та же адская смесь ума, логики и эмоций, так что к ее выходкам я давно привыкла), сколько с Эльзой. Из послушной девочки она превращалась во что-то противоположное: учительница постоянно на нее жаловалась, говорила, что она хитрая и совершенно неуправляемая. Я сама без конца ее ругала, и дома, и на прогулках: она первая затевала ссоры, хватала чужие вещи, а когда заставляли вернуть, пускала в ход кулаки. «Ничего себе у нас троица подобралась! – думала я про себя. – Еще бы Нино не убегал от таких мегер к Элеоноре, Альбертино и Лидии». Ночью, подолгу ворочаясь без сна, – ребенок ворочался в животе – я мечтала, чтобы вопреки всем прогнозам у меня родился мальчик, настолько похожий на отца, чтобы Нино полюбил его больше всех своих детей.