– Ну, если что, поменяемся, – пошутила она.
Я улыбнулась и понесла показывать дочку матери. Та стояла возле окна, повиснув на руке Нино и глядя на него снизу вверх с симпатией. Она даже улыбалась ему, словно снова чувствовала себя молоденькой девушкой.
– А вот и Иммаколата, – объявила я.
Она посмотрела Нино.
– Прекрасное имя! – с готовностью подтвердил он.
– Неправда, – проворчала мать. – Но вы можете звать ее просто Имма, так современнее.
Она отцепилась от Нино и протянула руки ко мне, прося дать ей подержать внучку. Я передала ей девочку, хотя и побаивалась, что ей не хватит сил не уронить ребенка.
– Мадонна! Какая красавица! – прошептала она. – А тебе нравится? – спросила она у Лилы.
Лила в растерянности смотрела ей под ноги.
– Да, – ответила она, даже не взглянув на ребенка. – Только вам лучше присесть.
Я тоже опустила глаза: из-под черного подола по ногам матери текла кровь.
Я инстинктивно выхватила у нее девочку. Мать поняла, что происходит: на лице у нее вспыхнули отвращение и стыд. Нино успел поймать ее за мгновение до того, как она потеряла сознание. «Мама, мама!» – закричала я. Нино легонько постукивал кончиками пальцев по ее щеке. Я растерялась, девочка расплакалась. «Она умирает, – думала я в ужасе. – Дождалась, увидела внучку, а теперь умирает».
– Звони в скорую, – приказала Лила.
Я пошла к телефону, но на полпути остановилась, подумав, что надо отдать ребенка Нино. Он даже не посмотрел в мою сторону и, обращаясь к Лиле, а не ко мне, сказал, что быстрее будет отвезти мать в больницу на машине. Я чувствовала, как сердце бьется прямо у горла. Девочка плакала. Мать пришла в себя и застонала. Сквозь слезы она повторяла, что ноги ее больше не будет в больнице, дергала меня за подол, жаловалась, что один раз ее туда уже упекли, просила не бросать ее умирать в одиночестве, дрожала и твердила, что хочет видеть, как растет внучка.
Вмешался Нино. Решительным тоном, который еще в школьные времена прорезывался у него, если возникали трудности, он произнес: «Поехали», – и взял мать на руки. Она из последних сил отбивалась, он ее успокаивал, говорил, что позаботится о ней. Лила смотрела на меня с сомнением, но я вспомнила, что в больнице работает профессор, который дружит с семьей Элеоноры, и мать надо показать ему. Как хорошо, что Нино здесь – он все устроит. «Оставь девочку мне и поезжай», – предложила Лила. Я кивнула, собираясь передать ей Иммаколату, но руки меня не слушались: я по-прежнему ощущала, что неразрывно связана с дочкой, как будто она все еще находилась у меня в животе. Я не могла ее оставить. Мне надо ее кормить, купать… Но такая же прочная нить привязывала меня и к матери; от страха за нее меня трясло. Что это за кровь? Что она означает?
– Идем! – Нино, теряя терпение, обратился к Лиле: – Быстрее!
– Да, – согласилась я. – Поезжайте вы. Позвоните мне оттуда.
Только когда дверь за ними захлопнулась, я осознала весь ужас происходящего: мою мать везут в больницу Лила с Нино, хотя рядом с ней должна быть я! Меня охватил стыд и ощущение собственной беспомощности. Я села на диван и дала грудь все еще плачущей Иммаколате. Я никак не могла отвести взгляд от лужицы крови на полу. Мысленно я видела, как летит по заиндевевшим дорогам автомобиль: в окне развевается платок – знак того, что дело не терпит отлагательства, не переставая гудит клаксон, а на заднем сиденье бьется в агонии моя мать. На какой машине они поехали? На Лилиной? Кто за рулем – она? Или пустила его? «Успокойся, тебе надо успокоиться», – внушала я себе.
Я уложила малышку в колыбель и решила позвонить Элизе. Рассказывая о случившемся, я скрасила некоторые детали и умолчала об участии Нино, сказала лишь, что доверила Лиле. Сестра разрыдалась, но тут же перешла на крик, начала орать, что я отправила мать не пойми куда с чужим человеком, что надо было вызвать скорую, что я думаю только о себе и о своих удобствах и, если мать умрет, я одна буду в этом виновата. За время разговора она несколько раз окликнула Марчелло – не просто раздраженно, но с командными нотками в голосе, что меня поразило – прежде за ней ничего такого не замечалось. «Что значит не пойми куда? Лила повезла ее в больницу. Что ты несешь?» – возмутилась я. Элиза швырнула трубку.
И все же в чем-то она была права. Я и правда потеряла голову: надо было звонить в скорую. Или хотя бы поехать с ней, оставив ребенка с Лилой. Но я положилась на Нино, на свойственное каждому мужчине желание показать себя самым умелым и опытным. Я сидела у телефона и ждала звонка. Прошел час, полтора, и наконец раздался звонок.
– Ее положили в больницу, – спокойно сказала Лила. – Нино знает всех врачей, они говорят, ситуация под контролем. Так что не волнуйся.
– Она там одна?
– Да, к ней не пускают.
– Она не хочет умирать одна.
– Она не умирает.
– Лила, она напугана, она ведь уже не та, что раньше… Надо что-нибудь сделать!
– Нельзя. В больнице свои правила.
– Про меня она спрашивала?
– Просила, чтобы ты принесла ей внучку.
– А вы там как? Надолго?
– Нино пока останется, поговорит еще с врачами, а я, пожалуй, пойду.
– Да, иди, спасибо тебе! Тебе самой нельзя перенапрягаться!
– Он тебе попозже еще позвонит.
– Хорошо.
– И успокойся, а то молоко пропадет.
Ее слова про молоко привели меня в чувство. Я сидела возле детской колыбели, словно близость к Иммаколате помогала мне сохранить грудь наполненной. Вот оно – женское тело: сначала я вскармливала ее внутри живота, теперь она питалась моей грудью. Я думала о том, что когда-то тоже сидела у матери в животе, сосала ее грудь. Грудь у нее большая, как у меня, если не больше. Еще недавно, пока она не заболела, отец частенько отпускал по поводу ее груди сальные шуточки. Я ни разу в жизни не видела ее без лифчика. Она прятала свое тело, не любила его из-за больной ноги. Но стоило ей выпить стакан вина, как она подхватывала скабрезный тон отца, принималась хвастать своими прелестями и изображать распущенность. Телефон зазвонил снова, и я схватила трубку. Это снова была Лила, но от недавнего спокойствия в ее голосе не осталось и следа.