История о пропавшем ребенке - Страница 54

К оглавлению

– Лену, у нас тут неприятности.

– Маме хуже?

– Нет, врачи говорят, с ней все нормально. Но заявился Марчелло. Он, похоже, совсем спятил.

– Марчелло? При чем тут он?

– Понятия не имею.

– Дай мне его.

– Погоди, они там с Нино ругаются.

Я прислушалась: Марчелло злобно тараторил что-то на диалекте, Нино отвечал ему на хорошем итальянском, но тоже резко, как бывало, когда он терял терпение.

– Скажи Нино, чтобы не связывался с ним, – забеспокоилась я. – Скажи, пусть едет домой.

Лила не ответила, потому что ввязалась в спор мужчин. Сначала слов было не разобрать, но потом она вдруг крикнула на диалекте: «Что ты несешь, Марче? Пошел ты знаешь куда!»

«Поговори сама с этим говнюком, – бросила она мне в трубку. – И вообще, решайте сами, меня ваши дела не касаются!» Снова послышались приглушенные голоса, и через несколько секунд трубку взял Марчелло. Говорил он со мной на удивление вежливо. Элиза, объяснил он, попросила его не оставлять мать в больнице, и он приехал забрать ее и перевезти в платную клинику в Каподимонте.

– Я просто хочу сделать как лучше, Лену. Что в этом плохого? – увещевал он меня, как будто и правда нуждался в моем одобрении.

– Успокойся, пожалуйста.

– Я спокоен. Но ты же сама рожала в платной клинике, Элиза рожала в платной клинике, почему же ваша мать должна умирать тут?

– Потому что здесь работают врачи, которые ее наблюдают, – еле сдерживаясь, ответила я.

– Врачи работают там, где им платят деньги! – рявкнул он. По-моему, он впервые в жизни позволил себе поднять на меня голос. – Кто тут вообще командует? Ты, Лина или этот засранец?

– Сейчас не время командовать.

– Как раз самое время! В общем, или скажи своим друзьям, чтобы дали мне спокойно увезти ее в Каподимонте, или я набью кое-кому морду и все равно ее увезу!

– Дай мне Лину.

Я едва держалась на ногах, в висках стучало.

– Скажи Нино, пусть поговорит с врачами, узнает, можно ли ее перевозить. И перезвони мне. – Я повесила трубку и от бессилия заломила руки: я не знала, что делать.

Через несколько минут телефон зазвонил снова. Это был Нино:

– Лену, утихомирь этого психа, не то я полицию позову.

– Ты спросил у врачей? Можно ее перевозить?

– Спросил. Нельзя!

– Нино, ты спросил или нет? Она не хочет лежать одна в больнице!

– В частной клинике будет еще хуже!

– Знаю, знаю, успокойся.

– Я совершенно спокоен.

– Ладно, возвращайся домой, немедленно!

– А здесь кто останется?

– Лина. Лина за всем присмотрит.

– Я Лину одну с этим психопатом не оставлю!

– Лина сама о себе позаботится. Я еле держусь на ногах, малышка плачет, ее купать пора! Возвращайся домой сейчас же, я сказала!

Я бросила трубку.

63

Это были очень тяжелые несколько часов. Нино вернулся домой взвинченный, говорил на диалекте и без конца повторял: «Еще посмотрим, кто кого». Я поняла, что госпитализация моей матери стала для него делом принципа. Он боялся, что Солара найдет способ увезти ее в какую-нибудь дыру, где только деньги зашибают. «А в больнице, – возвращался он на итальянский, – твоя мать находится под присмотром специалистов высочайшего класса. Только они смогут продлить ей жизнь на этой стадии болезни».

Я разделяла его тревоги и видела, что он принимает мою проблему близко к сердцу. Вместо ужина он принялся обзванивать своих именитых знакомых, в надежде то ли отвести душу, то ли заручиться поддержкой в битве с Марчелло. Впрочем, как только он произносил имя Солара, каждый разговор заходил в тупик: Нино замолкал и дальше только слушал. Успокоился он только часам к десяти. Я волновалась, но виду не показывала, чтобы он снова не побежал в больницу. Мое волнение передалось Иммаколате: она то и дело плакала, я кормила ее, она засыпала, но вскоре снова заливалась плачем.

Ночью я не сомкнула глаз. Телефон зазвонил в шесть утра. Я схватила трубку, молясь, чтобы звонок не разбудил ребенка и Нино. Это была Лила. Она всю ночь просидела в больнице. Измученным голосом она выдала мне полный отчет. Марчелло сделал вид, что сдался: ушел, даже не попрощавшись с ней. Она украдкой прошмыгнула в коридор и нашла мамину палату: ее положили с пятью другими умирающими, которые стонали от боли, всеми брошенные. Мать лежала неподвижно, с закрытыми глазами, и шептала в потолок: «Мадонна, забери меня скорее, хочу умереть, сейчас же», – и дрожала всем телом. Лила присела у койки, немного поговорила с ней. Ближе к утру ей пришлось вернуться в приемный покой, потому что явились медсестры. Она была очень довольна, что сумела обойти больничные правила; неповиновение всегда доставляло ей удовольствие. Но это была наигранная веселость: она не хотела показывать, на какие жертвы пошла ради меня. До родов ей оставались считаные дни, и я легко представляла себе, чего ей стоила эта ночь. Я волновалась за нее не меньше, чем за мать.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Точно?

– Точнее некуда!

– Поезжай домой, отдохни.

– Скоро поеду. Дождусь только Марчелло с твоей сестрой.

– Думаешь, они вернутся?

– А то как же! Неужели они упустят возможность устроить такой скандал!

Не успели мы договорить, как появился заспанный Нино. Он немного постоял рядом со мной и сказал: «Дай-ка мне трубку». Но я не дала, отговорившись тем, что Лила свою уже повесила. Нино посетовал, что подключил кучу важных людей, чтобы обеспечить моей матери самый лучший уход, и хочет знать, приносят ли его старания плоды. «Пока нет», – коротко ответила я. Мы договорились, что он отвезет меня в больницу с малышкой, несмотря на холод, побудет с ней в машине, а я между кормлениями сбегаю к матери. Нино согласился сразу, даже не пытаясь возражать. Я растрогалась было, какой он заботливый, но тут же рассердилась, потому что он забыл о самых простых вещах, например, не узнал часы посещения, и мне пришлось звонить в больницу. Мы закутали девочку и поехали. Лила больше не звонила, и я надеялась встретиться с ней в больнице. Приехав, мы обнаружили, что там нет не только Лилы, но и матери. Ее выписали.