История о пропавшем ребенке - Страница 62

– Только не забывай, Деде, что народ в любое время может восстать и перевернуть ситуацию вверх дном.

– Мама любит выдумывать, – сказал он добродушно, – у нее работа такая. Отличная работа! Но она мало знает о том, как устроен мир, в котором мы живем. Если ей что-то не нравится, она произносит волшебные слова:

«Перевернем ситуацию вверх дном». Вместо этого надо заставить работать существующий мир.

– Как же ты его заставишь? – спросила я.

– При помощи законов.

– Но ты же сам говоришь, что за судьями необходим строгий контроль.

Он недовольно покачал головой, точно так же, как когда-то Пьетро.

– Иди пиши книгу, а то опять будешь ругаться, что мы тебе работать не даем.

Он продолжил читать Деде лекцию о разделении властей, а я молча слушала и полностью с ним соглашалась.

72

Когда Нино был дома, они с Деде и Эльзой взяли привычку устраивать нечто вроде шутовского ритуала: заталкивали меня в комнату, сажали за письменный стол, приказывали работать и закрывали дверь. Стоило мне высунуть из комнаты нос, они хором на меня кричали.

Вообще, когда у него находилось время, он отлично справлялся с девочками: и с Деде, которую считал очень умной, хотя и излишне жесткой, и с Эльзой, которая его веселила и вела себя при нем очень мило, пряча свое коварство за ангельским видом. Но мне не хватало главного: я видела, что Нино равнодушен к маленькой Имме. Конечно, он играл с ней, и иногда даже казалось, что ему это нравится. Они с Деде и Эльзой ползали вокруг нее и лаяли, уговаривая ее тоже сказать: «Гав». Я сидела и пыталась под их вопли делать наброски для романа. Иногда из комнаты доносилось: «Да, она сказала, сказала! Молодец!» – это значило, что Имме удалось выдавить звук, похожий на «га». Но этим все и ограничивалось. Он относился к малышке как к кукле, которой можно занять Деде и Эльзу. Выходные он проводил с нами все реже, но в те редкие воскресенья, когда он был с нами и когда стояла хорошая погода, он водил девочек в парк виллы Флоридиана и разрешал им по очереди катить коляску. Домой все четверо возвращались чрезвычайно довольные. Но мне хватало пары минут, чтобы догадаться, что Нино оставлял Деде и Эльзу играть с Иммой в дочки-матери, а сам болтал с мамашами из Вомеро, приводившими туда детей позагорать и подышать свежим воздухом.

Я почти смирилась с его неконтролируемой манерой соблазнять женщин, полагая, что это у него что-то вроде нервного тика. Мало того, я привыкла к тому, что он нравится женщинам с первого взгляда. Но в какой-то момент и с этим возникли осложнения. Он начал хвастать передо мной невероятным числом своих подруг, настойчиво подчеркивая, что рядом с ним они словно светятся изнутри. Я прекрасно знала, что это за свет, и нисколько не удивлялась. Женщины рядом с ним действительно словно делались ярче и заметней, прежде всего для самих себя, потому к нему и липли – и юные девушки, и зрелые дамы. Разумеется, я не сбрасывала со счетов и сексуального влечения, хотя не преувеличивала его значения. Зато меня смущала как-то оброненная Лилой фраза: «По-моему, он тебе не друг». Я старалась вспоминать ее как можно реже, потому что стоило над ней задуматься, как следом неизменно всплывал вопрос: «Неужели все эти женщины его любовницы?» Впрочем, у меня не было ни одного доказательства его измен, зато я замечала кое-что другое. Нино во всех этих женщинах пробуждал нечто вроде материнского инстинкта, и им хотелось сделать для него что-нибудь хорошее.

После рождения Иммы дела у него шли все лучше. Он с гордостью рассказывал мне о своих успехах, но если раньше за его карьерным ростом стояли родители жены, то теперь эту роль взяли на себя его знакомые женщины. Одна выбила для него постоянную колонку в «Маттино», выходившую дважды в месяц. Другая порекомендовала его доклад на открытие конференции в Ферраре. Третья устроила его в редколлегию туринской газеты. Четвертая – она была родом из Филадельфии и жила в Неаполе с мужем, офицером войск НАТО, – внесла его имя в список экспертов Американского фонда. Список его постов и регалий постоянно расширялся. Да разве не я сама помогла ему опубликовать книгу в известном издательстве и пыталась продвинуть вторую? И разве в годы учебы в лицее не покровительствовала ему профессор Галиани?

Я стала изучать эту его манеру обольщения. Он приглашал к нам на ужин женщин, молоденьких и не очень, с уважаемыми мужьями либо приятелями или одних. Я наблюдала, как умело он с ними обращался: гостей мужского пола практически игнорировал, зато женщин окружал подчеркнутым вниманием, нередко особенно выделяя одну из них. Вечер за вечером я убеждалась: во время общей беседы он вел себя так, будто сидит за столом один на один с интересующей его дамой. Он не делал никаких намеков, не говорил ничего компрометирующего, только задавал вопросы:

– И что же случилось потом?

– А потом я ушла из дома. В восемнадцать уехала из Лечче, хотя в Неаполе мне пришлось нелегко.

– А где ты жила?

– В старой квартире на Трибунали с еще двумя девушками. Заниматься спокойно там было невозможно: даже угла своего не было.

– А мужчины как же?

– Какие мужчины?

– Ну, был же у тебя кто-то.

– Был один. И, на мою беду, он сейчас здесь. Я за него замуж вышла.

Женщина, подшучивая над мужем, пыталась и его втянуть в разговор, но Нино по-прежнему не удостаивал его внимания и с теплотой в голосе продолжал обращаться к ней одной. Нино действительно интересовался женщинами. Но – теперь я в этом убедилась – не имел ничего общего с мужчинами, которые в последние годы начали отказываться в пользу женщин хотя бы от части своих привилегий. Я знала таких мужчин – не только профессоров, архитекторов и артистов, посещавших наш дом и кичившихся своей продвинутостью в этом вопросе, но и, например, мужа Кармен, Роберто, делившего с женой домашние хлопоты, или Энцо, который не задумываясь всего себя посвятил Лиле. Но Нино интересовало только одно: как женщина ищет себя. Он без конца повторял, что только совместный образ мыслей способен привести нас к истине. Но при этом никого не пускал на свою территорию, ни с кем не делился своими планами и всегда ставил себя на первое место.