История о пропавшем ребенке - Страница 85

Она посмотрела на меня с любопытством и как бы несколько лениво ответила: «Когда я работала на Микеле, видела много документов. Я их внимательно изучила. Кое-что он мне сам показывал». Она ухмыльнулась, превозмогая боль; лицо у нее превратилось в сплошной синяк. «Когда мужик хочет засадить тебе между ног, – продолжила она на диалекте, – так хочет, что даже сказать об этом не может, вели ему сунуть свой хрен в кипящее масло – и он сунет!» Она обхватила голову двумя руками и затрясла ею так, будто это не голова, а стакан с игральными костями: я поняла, что она тоже себя презирает. Ей не нравилось, как она обошлась с Дженнаро, как оскорбила Альфонсо и выгнала на улицу брата. Не нравилась ей и похабная ругань, которая так и рвалась у нее из горла. Она терпеть себя не могла, вообще всего этого не могла больше выносить. Но тут она догадалась, что настроение у нас одинаковое, и спросила:

– Если я расскажу тебе, о чем можно написать, напишешь?

– Да.

– А то, что напишешь, опубликуют?

– Возможно, не могу обещать.

– А от чего это зависит?

– Я должна быть уверена, что наврежу этим Солара, а не себе и не своим дочерям.

Она смотрела на меня, как будто никак не могла решиться, а потом сказала: «Возьми Тину на десять минут». Она ушла, а через полчаса вернулась с матерчатой сумкой в цветочек, набитой документами.

Мы сели за стол на кухне, Тина и Имма, тихо переговариваясь между собой, катали по полу игрушечные кареты с лошадьми, сажали в них кукол. Лила вытащила кипу документов, свои заметки и две тетради в сильно запачканных красных обложках. Их я и бросилась листать с любопытством. Листы в клетку были исписаны каллиграфическим почерком, как у первоклассников: подробные подсчеты с комментариями, содержавшими огромное количество грамматических ошибок, и на каждой странице подпись: «М. С.» Я догадалась, что это были части так называемой красной книги Мануэлы Солары. Как величественно, хоть и устрашающе (а может, величественно как раз потому, что устрашающе) звучало это словосочетание – «красная книга», когда мы были детьми и подростками. Даже когда ее называли другими словами – журналом, например, – книга Мануэлы Солары все равно не переставала будоражить сознание: секретнейший из документов, связанных со столькими кровавыми событиями. И вот он передо мной. Оказывается, это было собрание бессчетного количества школьных тетрадей, таких же, как эти две: обычные засаленные тетрадки с выгнутыми волной, потрепанными краями. И тут я поняла вдруг, что память сама по себе – уже литература, и что, может быть, Лила права, и моя книга, завоевавшая такой успех у читателей, совсем не удалась, потому что она слишком хорошо выстроена, слишком гладко и старательно написана, потому что я не сумела изобразить банальности, бессвязности, отсутствие эстетики и логики, бесформенность окружающих вещей.

Девочки играли, а когда время от времени начинали ссориться, мы прикрикивали на них, и они успокаивались. Лила выложила передо мной все материалы, что у нее были, объяснила, что к чему. Мы анализировали их, выстраивали в цепочки. Как давно мы не занимались ничем подобным вместе! Она была довольна: так вот чего она ждала от меня все это время. Вечером она ушла, унесла свою сумку, но позже вернулась, и мы сели изучать ее заметки. На следующий день она позвала меня в Basic Sight. Мы закрылись в ее кабинете, она села за компьютер – что-то вроде телевизора с клавиатурой, совсем не такой, как тот, что она показывала нам с девочками. Лила нажала кнопку включения, вставила в серые блоки какие-то черные прямоугольники – и экран засветился. Она застучала по клавишам – и я глазам своим не поверила. Это тебе не пишущая машинка, пусть даже электронная! Лила аккуратно касалась подушечками пальцев клавиш, и на экране совершенно бесшумно появлялись зеленые буквы цвета свежескошенной травы. Все, что было у нее в голове, что скрывалось за корой головного мозга, как будто выплеснулось наружу и каким-то чудом перенеслось на экран. Особая сила, преобразованная действием, оставалась той же силой, а электрохимический импульс мгновенно превращался в свет. Мне казалось, при мне рождается слово Божье, как на Синае во времена написания заповедей, слово неосязаемое и пугающее своей безукоризненной чистотой. «Потрясающе», – сказала я. «Я тебя научу», – ответила она. Она и правда меня научила: гипнотические сияющие строки становились длиннее и длиннее – мои предложения, ее предложения, наши обсуждения, пойманные на лету и пущенные по глади экрана, как четкий след корабля на воде без пены. Лила печатала, я правила. Она одной кнопкой стирала ненужное, могла убрать целый фрагмент и заставить его мгновенно появиться в другом месте страницы – выше или ниже. Потом Лила решала, что надо написать по-другому, и одним волшебным взмахом руки все опять менялось: только что слово было тут, и вот его нет, или есть, но уже в другом месте. Никаких ручек, карандашей, не надо вынимать из пишущей машинки лист и заправлять в каретку новый. Экран и есть страница, бесконечная, без следов авторских колебаний: гладкий текст, идеальные строчки – настоящее воплощение чистоты, несмотря на то что в них была заключена вся грязь делишек Солара и половины Кампании.

Мы работали целыми днями, пока текст не спустился с небес на землю и под грохот печатающего устройства не превратился в собрание черных точек на бумаге. Лиле опять не понравился результат, мы вернулись к ручкам и сели править. Она ко всему придиралась, постоянно ждала от меня большего, думала, у меня найдутся ответы на все ее вопросы, сердилась; она думала, что я – бездонный колодец знаний, а тут без конца обнаруживалось, что я не сильна в местной географии, бюрократических процедурах, устройстве муниципальных советов, банковском деле, преступлениях и наказаниях. В то же время я давно не чувствовала, чтобы она так гордилась мной и нашей дружбой. «Мы должны разгромить их, Лену, а если это не поможет, я их убью». Наши мысли (пожалуй, в последний раз) встречались друг с другом, сливались в одну. Наконец мы все же признали, что текст готов, что сделано, то сделано, – и снова наступили серые будни. Лила в тысячный раз перепечатала текст, я положила листы в конверт и отправила их директору издательства с просьбой показать материал юристам. «Мне надо знать, – объяснила я ему по телефону, – хватит ли этого, чтобы засадить Солара за решетку».