История о пропавшем ребенке - Страница 113

113

Я вне себя накинулась на Деде. Как она могла не знать, что затевает сестра? «Ты должна была догадаться, – кричала я, – должна была ее остановить! Ты, такая умная, позволила этой самодовольной девчонке тебя облапошить!» Я бросилась вниз, к Лиле.

– Твой сын уехал не один! Он увез с собой Эльзу.

– Эльзу? – Она смотрела на меня в растерянности.

– Да, Эльзу! Она несовершеннолетняя. Рино старше ее на девять лет. Я иду в полицию.

Лила рассмеялась, но не злым, а недоверчивым смехом:

– Вот ведь паршивец! Я его недооценивала! Оказывается, он свел с ума обеих твоих барышень! Лену, успокойся! Сядь. Если подумать, плакать пока не о чем.

Я на диалекте заорала, что не вижу поводов для веселья. Рино – негодяй, и я в самом деле иду в полицию.

– Иди, иди! Они там тебя заждались. – И она указала мне на дверь.

Я ушла, но отправилась не в полицию, а домой, прыгая через ступеньку.

– Говори сейчас же, куда поехали эти двое, – потребовала я от Деде.

Та испугалась. Имма заткнула уши руками. Я продолжала допытываться, пока не вытянула из Деде, что Эльза могла познакомиться с болонским другом Рино, когда тот приезжал в Неаполь.

– Знаешь, как его зовут?

– Да.

– Адрес, телефон есть?

Деде затрясло. Сначала она покорно отвечала на мои вопросы, но потом, очевидно, решила, что, хоть и ненавидит сестру больше, чем Рино, помогать мне ее искать – мерзость с ее стороны, и замолчала. «Ладно, сама найду!» – воскликнула я и принялась рыться в ее вещах, а потом и по всему дому. Наткнувшись на очередную вырванную страницу из школьного дневника с замечанием, я поняла, что кое-чего не хватает. Из ящика исчезли все деньги и все мои драгоценности, в том числе мамин браслет. Эльза давно положила на него глаз и постоянно то ли в шутку, то ли всерьез говорила, что бабушка, если бы догадалась составить завещание, оставила бы браслет не мне, а ей.

28

После этого открытия я с новой силой насела на Деде. В конце концов она дала мне адрес и телефон друга Рино и с ненавистью сказала, что я ничем не лучше Эльзы, потому что никого не уважаю. Я велела ей заткнуться и набрала номер этого самого друга, которого звали Морено. Я сразу начала с угроз – заявила, что мне известно, что он торгует героином, и мне ничего не стоит надолго засадить его за решетку. Но это не помогло: он клялся, что не знает, где Рино. Деде он помнил, а другую мою дочь в глаза не видел.

Я вернулась к Лиле. Открыла она, хотя Энцо был уже дома. Он усадил меня за стол и был сама любезность. Я сказала, что еду в Болонью, и грозно спросила, собирается ли Лила ко мне присоединиться.

– Зачем? Куда они денутся без денег? Вот увидишь: как только в кармане не останется ни лиры, сами вернутся.

– Сколько Рино у тебя взял?

– Нисколько. Он знает, что, если стащит хоть десятку, я его в порошок сотру.

– Эльза забрала все деньги, какие были дома. И мои драгоценности, – сгорая со стыда, пробормотала я.

– Хорошо ты ее воспитала.

– Прекрати, – вмешался Энцо.

Лила резко повернулась к нему:

– Нечего меня затыкать, что хочу, то и говорю. А то мой сын наркоман, мой сын неуч, мой сын неграмотный бездельник – всегда во всем виноват мой сын. А выходит, что воровка – ее дочь. Еще и родную сестру предала.

– Ладно, – сказал Энцо. – Я поеду с тобой в Болонью.

Мы сели в машину и ехали всю ночь. Я только что вернулась из Рима и еще не успела отойти от долгой дороги, а кошмарное событие лишило меня последних сил. Теперь, когда злое возбуждение немного улеглось, я чувствовала, что полностью выдохлась. Неаполь остался позади, мы выбрались на автостраду. За рулем сидел Энцо, и постепенно меня охватывало беспокойство за Деде, которую я оставила в ужасном состоянии, страх за Эльзу и жгучий стыд за то, что я так напугала Имму. Я была непозволительно груба с Лилой, забыв, что Рино – ее единственный сын. Я не знала, что мне делать: звонить в Америку Пьетро и требовать его немедленного возвращения или в самом деле идти в полицию. «Не волнуйся, сами во всем разберемся, – успокаивал меня Энцо. – Зачем ломать парню жизнь?» – «Я не собираюсь заявлять на Рино, – объяснила я. – Я просто хочу, чтобы они нашли Эльзу».

Это была правда. Я твердила, что сразу, как только найду дочь, вернусь домой, соберу чемоданы, и мы уедем – ни минуты больше не останусь в этом доме, в этом квартале, в Неаполе. «Еще и с Лилой поссорилась, – жаловалась я. – Какая разница, кто лучше воспитал детей и кто больше виноват. Не могу я больше».

Энцо слушал меня молча, а когда заговорил, принялся защищать Лилу, хоть и был на нее сердит. Он не упоминал Рино и связанных с ним проблем, но завел речь о Тине: «Когда умирает маленький ребенок, его просто больше нет, и рано или поздно ты с этим смиряешься. А когда ребенок пропадает и ты ничего о нем не знаешь, в твоей жизни все встает с ног на голову. Вернется Тина или нет? Когда? Какой мы ее найдем – живой или мертвой? Каждую секунду ты спрашиваешь себя, где она сейчас. Попрошайничает на улице с цыганами? Или живет в богатой бездетной семье? Или ее насилуют и продают фотографии и видеозаписи? Или ее убили, за большие деньги продали ее сердце, и теперь оно бьется в груди другого ребенка? А ее тельце закопали или сожгли? Или она сама от чего-то умерла сразу после похищения? А если ее не предали ни земле, ни огню и она растет где-то там, какой она станет? Узнаем мы ее, если встретим на улице? А если даже узнаем, кто вернет нам все, что мы с ней потеряли? Кто ответит за все, что с ней случилось, пока нас не было рядом, как будто мы ее бросили?»

Когда Энцо торопливо, но в то же время с трудом подбирая слова, говорил мне все это, я заметила в свете фар, что по щекам его катятся слезы. Он говорил не только о страданиях Лилы, но и о своей боли. Эта наша совместная поездка произвела на меня огромное впечатление; даже сегодня я не могу представить себе другого мужчину, способного так тонко сопереживать. Он признался, что все эти четыре года Лила ест его поедом, а потом стал расспрашивать меня о работе и о моих проблемах. Я рассказала ему о дочках, о своих книгах, об обидах, которые приходится терпеть от людей, и о постоянной борьбе за поддержку читателей. Я сказала, что не могу не писать, потому что, только когда пишу, чувствую, что меня не изгнали, а чтобы не изгнали, я должна постоянно защищаться от тех, кто считает меня бездарной назойливой бабой. «Эта публика жаждет отнять у меня моих читателей не из каких-то высших побуждений, а ради того, чтобы самоутвердиться за мой счет». Он восхитился тем, сколько сил я вкладываю в работу. «Ты увлечена своим делом, – сказал он, – и эта увлеченность удерживает тебя в том мире, который ты для себя выбрала. Благодаря ей ты выучилась, стала писателем, а главное – ты отдаешь работе все мысли и чувства, и она несет тебя по жизни. Несчастье с Тиной кажется тебе ужасным, ты вспоминаешь о ней с болью, но для тебя эта история давно в прошлом. А Лила все эти годы живет так, будто мир обрушился на нее, столкнув куда-то вниз, в пустоту, и она полетела, как дождевая вода в водосточную трубу. Она застряла там вместе с Тиной и теперь смотрит с ненавистью на все живое вокруг. Конечно, она сильная: изводит меня, кидается на тебя, говорит всякие гадости. Но ты не знаешь, сколько раз она ни с того ни с сего теряла сознание, когда просто мыла посуду или смотрела в окно на шоссе».

113