История о пропавшем ребенке - Страница 88

А вот с Лилой у них все было по-старому. Нунции и в голову не приходило заглянуть к жившей по соседству дочери, хоть та и подкинула ей эту работу. Столкнувшись случайно на лестнице, они даже не здоровались. Нунция превратилась в сварливую старуху, от благоразумной и приветливой женщины, которую я знала с детства, не осталось и следа. Но и Лила, надо сказать, была не подарок: ее характер с каждым днем делался все невыносимее.

105

Ко мне она относилась с беспричинной враждебностью. Особенно раздражало, когда она попрекала меня, что я ничего не знаю о жизни собственных дочерей.

– У Деде начались трали-вали.

– Она тебе сказала?

– Конечно, кому еще ей сказать, тебя-то дома не бывает.

– Вы с ней так это и назвали?

– Конечно, а как еще?

– Как угодно, лишь бы не эту пошлятину.

– Ты хоть знаешь, как твои дочери между собой общаются? А что они моей матери говорят, слышала?

Мне не нравились эти интонации. Еще недавно Лила так любила и Деде, и Эльзу, и Имму, а теперь использовала любую возможность, чтобы указать мне на их недостатки, сказать, что это я виновата, что не забочусь о них, что вечно катаюсь по Италии, а страдает от этого их воспитание. Особенно меня задело, когда она обвинила меня в том, что я не замечаю, что происходит с Иммой.

– А что с ней не так?

– У нее глаз дергается.

– Ну, бывает, но редко.

– А я постоянно вижу.

– И что это значит, по-твоему?

– Не знаю. Знаю только, что она считает себя безотцовщиной, а теперь не уверена даже, есть ли у нее мать.

Я старалась не обращать на Лилу внимания, но это было трудно. Имма всегда меня беспокоила. Когда я сравнивала ее с Тиной, мне всегда казалось, что ей чего-то недостает. А недавно я узнала в ней себя, те свои черты, которые я терпеть не могла. Я видела, что она слишком податливая, всегда всем уступает, потому что постоянно боится кому-то не понравиться, а потом страдает от этих уступок. Лучше бы она унаследовала нахальство Нино вместе с его беспечностью и жизнелюбием, но этого, к сожалению, не случилось. Имме хотелось иметь то, что было у других, но при этом она делала вид, что ей ничего не нужно. К сожалению, никогда не угадаешь, что дети возьмут от родителей, вот и Имма родилась не похожей на отца. Лила со мной не соглашалась и постоянно тыкала мне в нос черты сходства моей младшей дочери и Нино. Разумеется, ничего хорошего она в них не находила и воспринимала их как некий врожденный порок. «Пойми, я говорю тебе это только потому, что люблю ее и беспокоюсь за нее», – твердила она.

Я не понимала, с чего это Лила так ополчилась на моих дочерей. Очевидно, я слишком горько ее разочаровала, и она возложила вину за это на них тоже. Потом у меня мелькнуло, что все дело в моей книге, которая обретала все большую популярность и делала меня все менее зависимой от Лилы. Поэтому, наверное, она изо всех сил старалась принизить меня и способности моих дочек, а заодно показать, какая я плохая мать. Но ни одна из этих двух версий меня не успокаивала, потому что была еще и третья. Лила видела, что как мать я действительно многого не замечаю или не хочу замечать, особенно в отношении Иммы. Значит, я должна была срочно разобраться, в чем дело.

Я стала внимательно наблюдать за дочкой и вскоре поняла, что она и правда несчастна. На фоне радостной и экспансивной Тины, с ее потрясающими речевыми способностями и талантом вызывать восхищение, умиление и любовь окружающих, в том числе и мои, Имма казалась ее бледной тенью. Моя дочка тоже была миленькая и умная, но Тина ее затмевала. Все достоинства Иммы куда-то исчезали, и она от этого мучилась. Однажды я наблюдала за их спором: Тина прекрасно говорила, выговаривая все звуки, Имма до сих пор картавила. Они взяли раскраску, цветные карандаши и собирались раскрашивать животных. Тина выбрала носорога и красила его в зеленый цвет, а Имме достался кот, и она в растерянности перебирала карандаши.

– Покрась его в серый или черный, – сказала Тина.

– Нечего мне приказывать, я сама цвета выбираю.

– А я и не приказываю, я подсказываю.

Имма посмотрела на нее с беспокойством: она не понимала разницы между «приказываю» и «подсказываю».

– И подсказывать не надо.

– Ну и не буду.

У Иммы задрожала нижняя губа.

– Ладно, пусть будет серый, но мне так не нравится.

Я постаралась уделять ей больше внимания. Я перестала восхищаться талантами Тины, стала развивать способности Иммы, хвалила ее за каждое, пусть даже самое маленькое достижение. Но вскоре я поняла, что этого недостаточно. Девочки любили друг друга, их соперничество помогало Имме расти, а мои искусственные похвалы не приносили никакой пользы: она все равно сравнивала себя с подругой, ее это часто ранило, и, уж конечно, Тина была ни в чем не виновата.

Тогда я уцепилась за слова Лилы, что Имма «безотцовщина, а теперь не уверена даже, есть ли у нее мать». Я все думала о той подписи к фото в «Панораме». Из-за нее Деде и Эльза издевались над сестрой («Ты вообще не из нашей семьи: у тебя даже фамилия Сарраторе, а не Айрота»). Впрочем, подпись, конечно, могла повлиять, но разве дело было только в ней? Нет, конечно. Куда страшнее было, что Имма и правда росла без отца.

Осознав это, я стала следить за тем, как Имма пытается привлечь к себе внимание Пьетро. Когда он звонил и разговаривал с дочками, она всегда стояла рядом и слушала, о чем они говорят. Если девочки начинали смеяться, она тоже смеялась, а когда приходила пора прощаться, она вместе с ними кричала: «Пока». Пьетро, слыша ее голосок, просил Деде: «Передай трубку Имме, я с ней тоже попрощаюсь», но тут Имма смущалась и убегала, а если и брала трубку, то упорно молчала. То же происходило, когда Пьетро приезжал в Неаполь. Он обязательно привозил Имме подарок, и она ходила за ним по пятам, радовалась, когда он ее хвалил или брал на руки. Однажды Пьетро, приехав за Деде и Эльзой, заметил, как погрустнела малышка, отвел меня в сторонку и сказал: «Будь с ней сегодня поласковей. Ей обидно, что сестры уезжают, а она остается».